Кредо рандомных доцентов
Почему я не занимаюсь профессиональной математикой
So I wish to you—I have no more time, so I have just one wish for you—the good luck to be somewhere where you are free to maintain the kind of integrity I have described, and where you do not feel forced by a need to maintain your position in the organization, or financial support, or so on, to lose your integrity. May you have that freedom.
Richard P. Feynman. Cargo Cult Science
В 2024 году вышла книга «Математика для data science», где я значусь научным редактором. В том же году меня пригласили в научное жюри на конференцию «Силаэдр». Так постепенно мои физмат-навыки выплывают в публичное пространство, и знающие люди удивляются: почему ты не занимаешься профессиональной математикой? Давно бы уже стал профессором и доктором наук…
Обычно я отвечаю, что вижу в протокольной должности научного сотрудника или преподавателя гораздо больше неудобств, чем достоинств, и предпочитаю любить науку, не оформляя с ней официальных отношений.
В этой статье я разворачиваю этот посыл подробнее.
Я полюбил математику в раннем детстве. В дошкольном возрасте прочёл все книги Лёвшина, а также большинство книг Смаллиана и Гарднера, которые выходили в русском переводе. В младшей школе переключился на журнал «Квант» и англоязычный научпоп и начал сам придумывать задачки и что-то вроде методических пособий.
Я мало участвовал в олимпиадах и прочих интеллектуальных соревнованиях. Во-первых, я не любил соревноваться (хотя, когда приходилось этим заниматься, всегда выигрывал). Во-вторых, мне больше нравилось самому выбирать интересные проблемы и исследовать их по-своему, чем решать задачки, которые предлагают учителя. Эти качества остаются со мной до сих пор.
В первой половине 1990-х я учился в немецкой спецшколе, и там как раз в это время организовали дважды профильный класс — не только с немецким, но и с физико-математическим уклоном. Физику и математику там вели преподаватели из МИФИ: это были два молодых человека, которые сами недавно окончили вуз и ещё не растеряли энтузиазма. Они прекрасно знали предмет, умели преподавать и заражали нас своей увлечённостью. За всё время, что я провёл в школах, это были единственные уроки, на которых мне не было скучно. Под впечатлением от этого опыта я всерьёз нацелился на то, чтобы самому стать преподавателем математики.
Посреди десятого класса я перевёлся в физматшколу при МИФИ. Я надеялся, что, если в профильном классе оказалось так интересно, то в целой профильной школе будет вообще что-то волшебное. Однако увы: по части математики там было уныло, так что все полтора года я в основном занимался самодеятельностью и КВНом. МИФИ, куда я автоматически попал после школы, разочаровал меня окончательно, так что диплома о высшем образовании я так и не получил.
Это не помешало мне исполнить свою мечту о преподавании. Ещё не закончив школу, я вёл курсы компьютерной грамотности в районном досуговом центре, а потом работал школьным учителем и преподавал математику и информатику в разных учебных заведениях вплоть до РосНОУ.
Своим главным достижением на педагогическом поприще я считаю то, что мне удалось внедрить учебный курс, которого очень не хватало. Я заметил, что люди не слишком эффективно осваивают программирование, компьютерный дизайн и веб-технологии, если плохо представляют себе, как вообще устроены компьютеры и как в них хранятся и обрабатываются данные. Я разработал курс, который закрывал этот пробел. Программа начиналась с двоичного кода и логических элементов, где-то посередине был Юникод, растровая и векторная графика, а также медиакодеки, а заканчивалось всё тем, как устроен Интернет.
Я разными правдами и неправдами внедрял эту программу во всех заведениях, где работал, преодолевая мощное сопротивление со стороны начальства и тогдашних департаментов образования. Меня удивляло, что мои инициативы приходилось отстаивать с боем при том, что в те же годы в вузах легко и непринуждённо запускались курсы валеологии, хиромантии и внеземных коммуникаций.
В конце концов я выяснил, в чём было дело. Начальники и чиновники не имели ничего против моего учебного курса; по большому счёту им вообще было начхать на то, чему преподаватели учат студентов. Но оказалось, что они думали, будто я хочу заработать на этом курсе много денег, прибрать к рукам авторские права и прокачать индекс цитирования в методической литературе. Как только важные люди убедились, что меня интересует совсем другое, они стремительно поддержали мою программу, поставили на обложки методичек нужные фамилии, распределили между собой соответствующие деньги, и с тех пор этот курс входит во все образовательные стандарты под названием «Основы архитектуры, устройство и функционирование вычислительных систем».
Я любил преподавать, но это занятие не приносило ощутимых денег. По счастью, всё это время у меня сохранялся параллельный род деятельности
Ещё в спецшколе я начал за плату помогать одноклассникам с домашними заданиями, а в одиннадцатом классе уже принимал заказы у студентов младших курсов. В последующие годы я сделал на заказ множество учебно-научных работ — как собственными силами, так и в составе разных «рефератных бригад». В моём личном портфолио накопилось бесчисленное количество курсовых и проектных работ, дюжина дипломных, две кандидатские диссертации и несколько научных статей по разным разделам высшей математики и изредка математической физики. Все мои работы были приняты, статьи опубликованы, а клиенты успешно получили свои зачёты, дипломы и учёные степени.
Эта деятельность была нелюбимой, потому что чаще всего сводилась к тому, чтобы быстро-срочно наколхозить наукообразную халтуру по отлаженным шаблонам. Поэтому я не переставал искать более приятные источники заработка. По мере того как их удавалось находить, я всё меньше занимался заказными рефератами и диссертациями, а в начале 2010-х и вовсе оставил этот бизнес.
Впрочем, среди этого потока мутной лажи попадались единичные заказы, возиться с которыми было интересно. На их примере я убедился, что умею заниматься полноценной научной работой не хуже дипломированных специалистов, и окончательно перестал жалеть о том, что сам не получил диплома.
Кроме денег и нервотрёпки, весь этот опыт принёс мне два полезных результата. Во-первых, я наловчился ориентироваться в самой разной математике, что ценно для меня само по себе. Для тех, кто не въезжает в эту радость, я предлагаю аналогию с меломанами, которые слушают и переслушивают любимую музыку, разыскивают интересные записи по затерянным архивам и стриминговым премьерам и улавливают, чем Второй концерт Рахманинова в гениальном исполнении Рубинштейна отличается от не менее гениального авторского исполнения. Можно привести в пример и книголюбов, которые читают книги просто потому, что получают от этого удовольствие.
Вот и я читаю математическую литературу, потому что меня от этого прёт. Мне интересно следить за теоретическими построениями так же, как любителям приключенческих романов — за поворотами сюжета. Я получаю удовольствие от того, что въезжаю в рассуждения и выводы (хотя не всегда с первой попытки). Наконец, во многих научных работах я вижу не меньше красоты, чем в музыке Баха или картинах Ван Гога.
А второй результат моего рефератного фриланса состоит в том, что я наобщался с самыми разными представителями учебных и научных кругов и составил, как мне кажется, довольно объективную картину того, как обстоят дела в этих кругах. Она убедила меня в том, что судьба поступила правильно, когда уберегла меня от научной или академической карьеры.
Что же такого ужасного в этой карьере? Сейчас изложу.
Допустим, вы специализируетесь на алгебраической топологии, и вам жутко интересно исследовать, как можно применить тропические кривые к абелевым моделям самоорганизованной критичности. Как зарабатывать на этом столько денег, чтобы хотя бы хватало на жизнь?
Зарплата в НИИ — не вариант: «голая» ставка старшего научного сотрудника примерно в десять раз меньше, чем можно заработать на рефератах, и то если не сильно утруждаться. Многие прикладные исследователи выезжают на хоздоговорах, но сложно представить себе заказчика, который готов платить деньги за тропические кривые.
Остаются гранты, но если вы ступите на эту дорогу, то сначала придётся доказать грантодателю, что ваша тема достойна финансирования больше, чем работа десятков или сотен других претендентов. А для этого, во-первых, нужны навыки продаж, а не научных исследований, а во-вторых, понадобится много и складно врать о своём проекте. Если не врать, то ваша заявка будет смотреться несерьёзно на фоне остальных соискателей, которые врут.
Если на этом этапе вам повезёт, это не повод радоваться: дальше вы будете тратить время и силы в основном не на научные изыскания, а на то, чтобы сочинять отчёты о том, на что вы потратили каждую копейку из гранта. Естественно, при этом снова придётся врать.
Есть и альтернативная стратегия: зарабатывать на жизнь чем-то другим, а свободное время уделять своей любимой теоретической математике. Но опыт моих многочисленных знакомых, клиентов и тогдашних собратьев по цеху убеждает, что в этом случае источник дохода лучше искать подальше от НИИ и университетов. Если вы реально шарите в математике, то должность аналитика в самом захудалом банке принесёт гораздо больше дохода (и меньше нервотрёпки), чем пост профессора в самом пафосном вузе.
Вы хотите не только получать научные результаты, но и публиковать их в крупных рецензируемых журналах? Для этого надо как-то убедить редколлегию взять в номер именно вашу статью и отказать сотням других авторов. Это напоминает ситуацию с грантами — с той разницей, что слотов для публикации в солидных журналах на порядки меньше, чем грантов. Тут уже нужны не только навыки продаж, но и связи с важными людьми. А как их наладить? Наука тут не поможет, скорее помешает…
Ну, и если уж вы публикуетесь, то все пацаны с района будут интересоваться, какой у вас индекс цитирования. А чтобы он достиг уважаемого уровня, его придётся накручивать. Методы этой накрутки развиваются и совершенствуются гораздо интенсивнее, чем собственно научная мысль.
Скажем, когда я принимал заказы на научные статьи, в каждое ТЗ входил список публикаций, на которые обязательно надо было сослаться (хотя они не имели никакого отношения к теме работы), а также список авторов, на которых никоим образом нельзя ссылаться (хотя они как раз отлично вписывались).
Ситуация здесь такая же, как с количеством лайков, просмотров, подписчиков и другими рейтингами. Если вы хотите накопить «стартовый капитал», с которым пускают в приличные места,— быстрее и проще добиться этого отнюдь не усердным трудом. Иначе к тому времени, когда вы высидите честный индекс, это будет уже не стартовый капитал, а похоронные сбережения.
Если вы занимаетесь не формальными науками типа математики, а чем-то экспериментальным, то я вам ещё больше не завидую. Лаборатории, приборы, расходные материалы, наборы данных, подопытные кролики — на всё это нужны деньги. А те, кто платит, хотят, чтобы наука обосновывала то, что им выгодно,— безотносительно объективной истины. Отсюда бесчисленные «научные» исследования о том, что одни сигареты менее вредны, чем другие, и «научные» лингвистические экспертизы, которые доказывают лишь то, что их заказчики — богатые и влиятельные персоны.
В некоторые направления честным учёным вообще путь заказан. Например, исследования в области глобальных изменений климата тяготеют к двум полюсам. Одни авторы доказывают, что глобальное потепление развивается такими бешеными темпами, что завтра
Похожая история — с модной нынче темой глобальных эпидемий. Тут уже на этапе сбора данных (если вы надеетесь собрать их добросовестно, а не подогнать под какую-то готовую гипотезу) вы удивитесь тому, как много важных людей категорически не заинтересованы в том, чтобы вы накопали что-то стоящее с научной точки зрения.
Любой рандомный доцент наверняка скажет вам, что наука в его лице стремится приблизить познание к объективной истине. Что наука опирается на конкретные факты и верифицируемые методы, не признаёт неоспоримых догм и непререкаемых авторитетов и предпочитает подтверждать ценность научных результатов их предсказательной силой. Что настоящие учёные полагаются на логику и критическое мышление, непримиримо борясь с предрассудками и суевериями. Что исследователи рады, когда независимые коллеги на другом конце света воспроизводят их опыты и перепроверяют выводы. Что учёные живо интересуются мировыми тенденциями как в своей области, так и в науке в целом и следят за тем, как их разработки соотносятся с деятельностью других специалистов. Что люди науки не замалчивают слабые места своих изысканий, открыты к конструктивной критике и охотно признают свои ошибки. Что профессиональная этика не позволяет обманывать, фальсифицировать результаты и присваивать себе чужие заслуги, а научная мысль не зависит от политических и религиозных установок. Что для всякого уважающего себя учёного истина важнее, чем деньги, социальный статус и личные амбиции.
Мне посчастливилось встретить в жизни немало людей, которые не на словах, а на деле придерживались этих принципов. (Уточню, что здесь речь идёт только о тех, с кем я знаком лично.) И никто из них не работал в сфере науки или образования. Я нередко вижу, как издательские корректоры, бухгалтеры, системные администраторы, медсёстры, курьеры и сантехники проявляют в своём деле качества, которые мы обычно приписываем академикам и нобелевским лауреатам. Наоборот, иные академики соображают хуже, чем охранники в супермаркете, халтурят пуще любого фрилансера, а по моральному облику уступают подопытным кроликам.
Более того: добросовестно заниматься наукой порой бывает попросту опасно для жизни. Например, как вы представляете себе учёного, который честно штудировал бы физическую антропологию… в нацистской Германии? Или молекулярную генетику — в СССР времён академика Лысенко? Или вообще какую угодно науку — в Кампучии при красных кхмерах? Зато называться учёным и при этом городить несусветную ахинею можно в любой стране при любом режиме.
Отдельные примеры ахинеи я разбирал в своих статьях — например, о фантазиях советского востоковеда или о слове «бигмак» в словаре 1910 года. Но если бы я взялся пропесочивать каждый эпизод научной недобросовестности, который мне встретился,— боюсь, всех ресурсов моей жизни не хватило бы и на десятую долю этих эпизодов.
Как правило, практикующие учёные активно осваивают источники информации по своей теме: от классических трудов до текущих тредов в соцсетях. Большинство учёных поддерживают связь с коллегами: обмениваются идеями, обсуждают насущные вопросы и спрашивают друг у друга совета о том, на какой пучок сечений лучше натянуть очередную проективную гиперповерхность. При этом те, кто действительно занимается наукой, выбирают источники и круги общения исходя из профессиональных интересов — а это значит, что чаще всего источники разбросаны по разным странам, а авторы трудов и собеседники в Интернете принадлежат к самым разным народам и культурам.
Но когда дело доходит до публикаций, симпозиумов или просто публичных рассказов о своей деятельности,— всплывают внезапные засады. Оказывается, о работах такого-то лучше не упоминать, потому что он из конкурирующего института, а статьи такой-то лучше не цитировать, потому что она вообще не из той страны,— и неважно, что она крупнейший из современных специалистов по моделям песчаной кучи. Зато настоятельно рекомендуется отметить заслуги учёных из братской республики несмотря на то, что именно тропическими кривыми никто из них не занимается. А лучше вообще приписать побольше достижений заведующему отделом топологии, хотя на самом деле все его достижения относятся только к финансовой сфере.
А что если вас волнуют не только научные результаты, но и учёные звания, должности, премии, высокие награды и другие регалии? Стоит иметь в виду, что их генезис устроен не совсем так, как рассказывают рандомные доценты.
Когда придумывают новую научную премию или создают учёное сообщество, в основе этого иногда лежат самые благие намерения. Но если дело доходит до реализации, каждый раз получается так, что у руля оказываются деловые люди, чей бизнес построен на раздаче престижных званий и наград. А чтобы эти активы действительно были престижными, их приходится раздавать не только ключевым клиентам, но и «суперзвёздам», чьи имена, собственно, обеспечивают этот престиж. Многим приятно получить медаль, которой до этого награждались Дирак и Капица, или вступить в элитарный клуб, членами которого когда-то были Эйнштейн и Шрёдингер.
Правда, деловые люди не особо разбираются в научных достижениях и не знают, как понять, кто из современных учёных — настоящая «суперзвезда», поэтому ориентируются на косвенные признаки вроде пересудов на форумах и подсказок нейросетей. В итоге звания и награды достаются кому попало — в том числе иногда тем, кто действительно открыл, изобрёл или разработал что-то важное.
Меня особенно удручает, что вся эта околонаучная активность развивается по принципу сказки про голого короля. Студенты делают вид, что сами пишут рефераты и курсовые, а преподаватели — что добросовестно их проверяют. И те и другие прекрасно знают, что все всех обманывают, но ведут себя так, будто не знают. И те, кто получает дипломы, и те, кто их выдаёт, прекрасно представляют себе истинную ценность этих корочек, однако продолжают морочить голову себе и друг другу. Все, кто имеет хоть какое-то отношение к научным публикациям, понимают, откуда берутся индексы цитирования, импакт-факторы и другие пузомерки, однако не перестают ими меряться как ни в чём не бывало. Ни для кого не секрет, как распределяются гранты, учёные степени, должности и премии,— и все продолжают участвовать в этом балагане.
Все наблюдают собственными глазами клановые разборки между отдельными деятелями науки и их кликами, лабораториями и институтами. Все знают, как политические распри мешают добросовестно сотрудничать учёным из разных стран. Все в курсе плагиата, лицемерия, очковтирательства, холуйства, самодурства и прочего антинаучного поведения. И ничего не меняется.
Люди, далёкие от науки, обычно спрашивают: если всё так плохо, то откуда же берутся новые научные открытия и изобретения? Как так получается, что математики доказывают новые теоремы о распределении больших простых чисел, физики обнаруживают гравитационные волны, учёные-медики испытывают онковакцину, а искусственный интеллект разговаривает более складно, чем научные сотрудники Института русского языка?
Это всё происходит потому, что на протяжении всей человеческой истории не переводятся талантливые и неравнодушные люди, для которых истина важнее, чем благосостояние, слава и должности, и которым ради научного поиска удаётся преодолевать клановые, политические и бюрократические препоны, уворачиваться от чужой корысти, тщеславия и пещерных суеверий, рисковать репутацией и несмотря ни на что добиваться настоящих результатов.
Один из последних эпизодов, когда я занимался наукой на заказ, произошёл в начале 2010-х: я сдавал за клиента экзамен по ТФКП в вузе, который особенно кичится своей физико-математической подготовкой. Мне выпало отвечать профессору, которому я уже сдавал ту же самую ТФКП лет десять назад. Всё время, что мы беседовали, я волновался, не запалит ли он меня; но в конце концов он взял зачётку и поставил то самое «отлично», за которое мне заплатили. И лишь вручая мне эту зачётку, профессор вдруг сказал:
— А ведь я вас сразу узнал, ещё когда вы вытягивали билет: вы сдавали мне этот же экзамен лет десять назад. Только тогда вас звали по-другому…
— Ну а почему же,— удивился я,— вы меня с самого начала не разоблачили? Да ещё и пятёрку поставили…
— Видите ли,— ответил профессор,— у меня был соответствующий порыв, но я подумал: когда ещё доведётся поговорить с человеком, который знает и любит математику?.. У нас такие студенты давно перевелись… А знаете что? Не хотите к нам на кафедру? С молодыми преподавателями у нас тоже кризис…
Я честно признался, что совсем иначе представляю свой дальнейший путь и в математике, и в жизни.